«Прощайте, девочки, умираю за Родину!». Горькие примечания к подвигу 20-летней Зайтуны Альбаевой

Теперь здесь только пустырь с пыльной степной травой, в местной топографии он именуется бугор Песчанка. И трудно представить, что когда-то за этот клочок бросовой земли шёл бой. Впрочем, не бой, а так, перестрелка, мелкий эпизод фронтовых будней. И если было что примечательного в том событии, так это явное неравенство сил: 20-летняя девушка-связистка, нёсшая дежурство на посту ВНОС (внешнего наблюдения, оповещения и связи) против десятка солдат моторизованной немецкой разведки, нагрянувших утром 9 августа 42-го года в степное село Садовое, что в 120 км от Сталинграда, и наткнувшихся на самой его окраине на этот злополучный пост, к которому из-за его возвышенного положения даже нельзя было подъехать на мотоциклах. Оставив технику внизу, разведчики вынуждены были карабкаться на этот бугор чуть не на четвереньках, и тут-то их и встретил одиночный винтовочный огонь, причём один из солдат был ранен в руку. Не ожидавшие сопротивления взбешённые гитлеровцы залегли, а один из них взобрался на крышу врытой в землю кибитки, откуда вёлся огонь, и сквозь круглое оконце в куполе уложил стрелявшую очередью из автомата.

А ближе к вечеру в сгустившихся сумерках две местные жительницы в сопровождении стайки подростков, набравшись смелости, приблизились к тому месту, откуда утром слышна была стрельба, и, обнаружив убитую, похоронили её тут же в окопе, отрытом на случай авианалётов.

О том, что Зайтуна Альбаева (близкие звали её Зоя) погибла в неравном бою, в батальоне и знали и не знали. Разрозненные его группы и группки, отступавшие по безводной калмыцкой степи, жестоко страдали от палящего солнца и жажды, от налётов безвозбранно хозяйничавших в небе вражеских «юнкерсов», и уже мало кто в этом аду беспорядочного отступления был озабочен обстоятельствами гибели одинокой связистки. К тому же прямых свидетелей того боя не было, и когда весь уцелевший личный состав 44-го отдельного батальона ВНОС собрался к сентябрю в Астрахани, её посчитали пропавшей без вести и вычеркнули из списков. Родным, как это часто бывало в те годы, до поры до времени сообщать ничего не стали. Тем не менее на её родину, в Башкирию, в обход командования ушло письмо, так сказать, самочинная похоронка.

Башкирская АССР, Макаровский р-н,

 Совхоз N 12, Альбаевой.

 Здравствуйте, уважаемая мама Зои! Я сначала хочу спросить, как Вы живёте и познакомиться с Вами. Служу я в армии вместе с Вашей Зоей. Учились вместе, жили в одной комнате. Также я не хочу Вас огорчать, но не знаю, сообщало ли Вам командование о гибели Зои. И вот для того, чтобы Вы убедились и уже не так расстраивались, конечно, это очень трудно, мы все переживали, но ничего не сделаешь, раз судьба такая.

Утром она заступила на смену, 9-YIII-42г. в 11 часов 08 минут погибла на боевом посту. Получите мое письмо, сообщите ответ. А пока до свидания.

 С приветом, Стахеева Лида.

 9-IХ-42г.  

*       *       *

Cам ли человек выбирает свою судьбу или принимает то, что навязывается ему обстоятельствами? Раскручивая киноленту её короткой жизни, я не могу отделаться от ощущения, что свой жизненный курс Зайтуна Альбаева неизменно прокладывала сама, подчиняясь негромкому, но внятному голосу внутреннего чувства.

Рано повзрослевшая, с независимым характером, она и среди сверстниц выделялась этой своей самостоятельностью, что, кстати, можно угадать и по немногим уцелевшим любительским фотографиям. А единственная профессиональная (она приведена на этой странице), снятая на документ за год до войны, оказалась последней. Случайный городской фотограф запечатлел на ней, может быть, самый счастливый момент в её жизни. Подобающая случаю серьёзность выражения лица, прямой устремлённый в закадровое пространство взгляд, а глаза помимо воли не в силах удержать радостного сияния. И причину его понять нетрудно: девушка из башкирской глубинки, с семилеткой за плечами, принята на актёрское отделение Уфимского училища искусств. Без посторонней помощи, без протекции, наверное, почти без подготовки. Увы, в тот миг она ещё не знает, что счастье будет недолгим, что в этом храме муз ей предстоит пробыть всего год, а ещё через год её не станет…

Властно вторгшаяся в налаженную жизнь война смешала все планы. Проходивший с февраля переподготовку в полевых лагерях отец к семье уже не вернулся. Дома остались мать и две сестрёнки. Быть в такой момент в отрыве от них для Зайтуны невыносимо. Вынужденная выбирать между искусством и жизнью, она выбирает жизнь и возвращается домой, в деревню, соврав матери, что училище закрылось. Оставшиеся летние месяцы она проработает рабочей в совхозе, где перед тем директорствовал её отец. В сентябре, посовещавшись с матерью, поедет проститься с ним под Оренбург, где формировалась перед отправкой на фронт его войсковая часть. Знал ли Рахматулла Альбаев, уходя на третью в жизни войну, что в последний раз видит свою любимицу? Что ему, а не ей, суждено невредимым вернуться назад в  победном сорок пятом.

А дома её ждет новое прощание – на этот раз с матерью и сестрами. Она уже приняла решение, и эта её сосредоточенность, даже какая-то отрешённость навсегда запомнятся родным. Теперь её путь лежит в Стерлитамак, на курсы фронтовых медсестер. Курсы ускоренные, краткосрочные, но и их она не успевает окончить, потому что в мае 42-го года в Башкирии формируется эшелон девушек-добровольцев для отправки в Сталинград. Что подгоняет её, что властно влечет в тот грозный военный водоворот, из которого для неё уже не будет возврата?

Её провожали дальние родственники, у которых квартировала, пока училась. А мать приехать не смогла: разлилась полноводная Агидель, и ей, беспомощной и потерянной, пришлось с полпути вернуться. Так и не попрощалась с дочерью перед вечной разлукой…

Сохранилось Зоино письмо, оставленное в день отъезда для младшей сестрёнки. Написанное наспех на обороте географической карты (писчей бумаги под рукой не оказалось), оно позволяет заглянуть в мир её смятенной души.

Родная моя сестренка!

В общем ты, Нюра, конечно, ещё не взрослая, но всё-таки ты сохрани это письмо, а когда вырастешь, побольше и поглубже будешь разбираться, тогда прочтёшь.

Мне и тяжело, с одной стороны, но в такое время что-то нужно для родины сделать, родина требует этого от нас. Читай, Нюра, газеты и поступай в этом же году в комсомол. Развивай свой мозг, он у тебя в политических делах ещё ничего не понимает. Будь умной, умей при себе держать секреты, не распускай себя. Ты уже должна понимать, что в жизни девчонки всё встречается. Ты учись, Нюра, не плакать. Я знаю, ты очень часто плачешь – это хуже для тебя.

Ну, пока, Нюрочка. Целую тебя и родненькую мамочку.

 Зоя, мамина дочь, Нюрина сестра.

7.05.42.

Завещание старшей сестры? Увы, в ту минуту она ещё не знает, что этот обрыв с домом для неё окончательный. Что на письма, которые она отправит сначала из Элисты (там, вместе с другими новобранцами, пройдёт она свою «небесную академию», научится даже на слух, в ночной темноте, различать свои и вражеские самолеты), а после и из Садового (где применит эти знания на практике), до неё не дойдет ни слова ответа. Хотя отвечали аккуратно, но непроницаемая военно-полевая почта работала для неё только в одну сторону. Недоумением и тревогой за родных, за отца переполнены строки её последних писем.

Здравствуйте, дорогая мама и сестрёнки Нюра, Маруся!

Примите пламенный красноармейский привет от Зои! Я живу по-старому, очень хорошо, но я от вас решительно ничего не получала. Я даже не знаю, что с вами и где папочка мой и как вы живёте и в каких условиях находитесь. У меня не знаю как сердце болит из-за вас. Хотя бы одно письмо получить и папин  адрес.

Мамочка, мы учёбу закончили. Я усвоила хорошо, сдала на хорошо и отлично. Теперь мы работаем, и пока работа идёт очень хорошо. Мы пока находимся в Калмыкии, а завтра где будем, это наша судьба. Как говорится, нынче здесь, завтра там, и мы тоже так. Но вы на это не смотрите, а пишите, письмо всё равно дойдёт. Целую. Зоя

Порой в её письмах сквозит даже обида на близких. Хотя понимала, не могла не понимать, что не вычеркнули же её там просто так из сердца. Но сознание не в силах смириться с этой глухой стеной, что необъяснимо отделила её от тепла родного дома.

Мама! Я надеюсь, что Вы пишете, если нет, то, конечно, дело Ваше. Может быть, Вам нужна справка о том, что я нахожусь в армии, то напишите. Пишите про все, все изменения, какие были за этот период. Ох, как плохо, когда кричишь, а на твой крик никто не откликается…

Примечательно, что никто из подруг, несущих с ней бок о бок боевую вахту, не знает о её боли. Её вспоминают внутренне собранной, ровной в общении, готовой и в других перелить частицу своего самообладания. И только в письмах позволяет она себе раскрыться.

Я даже не знаю, что с вами и где папочка мой, и как вы живёте, и в каких условиях находитесь. У меня не знаю как сердце болит из-за вас. Хотя бы одно письмо получить и папин адрес.

Единственная открытка, отправленная из села Садовое за месяц до гибели, оказалась последней. И тяжкое состояние неизвестности (точнее полуизвестности – сообщение-то Стахеевой получили, но никакого официального извещения за ним так и не последовало), словно плитой, придавило на этот раз уже её близких. И жить им под этим грузом суждено было долго — целые 30 лет.

*       *       *

О том, что на втором году войны на окраине села в перестрелке погибла девушка, в Садовом к началу 70-х годов помнили смутно. И прежде толком не знали ни её фамилии, ни номера части, теперь же мало кто мог вспомнить и имя; где-то на полынных склонах Песчанки затерялось и само захоронение. И когда пионеры школы N 2 во главе с директором В.Колгановой и учительницей М.Грициенко задумали начать свой поиск, шансов у них, скажем прямо, было не густо. Но тут судьба, словно вдогонку, улыбнулась, наконец, Зайтуне Альбаевой — в лице бывшего шофёра их части, а в последние годы — простого кузнеца, жителя Элисты Ильи Семеновича Погорелова.

Нельзя сказать, чтобы остальные однополчане были глухи к трагической судьбе своей боевой соратницы. О ней вспоминали на каждой ветеранской встрече, которые с 1968г. стали регулярными. И поднимали в её память бокал, и вытирали платком набежавшую слезу. Многие, не жалея времени и денег, приезжали издалека, но завернуть в Садовое никто за 30 лет так и не догадался. Это сделал за всех Погорелов.

Я когда взялся восстанавливать, мне это с большим трудом давалось, –-признается он в корявых строчках своего письма, чем-то похожего на клинопись. – Запросы в архив писал, в военкомат ходил несчётно. Никто нигде не хочет искать, легче ответить «не значится». Такие и были ответом на всех, которых искал.

Немного, правда, успел Погорелов в тот приезд в Садовое, но он сделал главное: побывал в военкомате и оставил там свой запрос с обратным адресом. Это и решило  успех дела. Потому что, когда школьные следопыты развернули впоследствии свой собственный поиск, в их распоряжении  была  уже готовая ниточка, потянув за которую, нетрудно было размотать и весь клубок и дотянуться, в конечном счёте, до сестёр Зайтуны и её племянницы, родившейся вскоре после Победы и названной в честь не вернувшейся с войны тётки  И только отцу с матерью не довелось дожить до этого  долгожданного и горького  дня.

Рука не поднимается написать: лучше поздно, чем никогда. Но в данном случае «никогда» всё-таки хуже, чем «поздно». Бескорыстными усилиями множества самых разных людей, которых, к сожалению, здесь не перечислишь, Зайтуне Альбаевой возвращены теперь и имя, и прочное место в благодарной человеческой памяти. Для большинства садовчан она стала как родная, как тот незримый член семьи, кому наполняют рюмку за праздничным столом и кладут символический ломтик хлеба. Её имя носит улица на окраине села, что ведёт  к последней её высоте — бугру Песчанка. И можно бы только порадоваться запоздалому торжеству справедливости, если бы не вопросы…

Как всё-таки могло случиться, что 20-летняя связистка оказалась один на один с нагрянувшими немецкими автоматчиками? И где проходила тогда линия фронта (и была ли она вообще в безлюдной калмыцкой степи)? Вчитываясь в письма бывших фронтовиков, я начинаю вдруг понимать, на каких же холодных, беспощадных весах была взвешена Зоина жизнь и смерть.

Выясняется, например, что до весны 1942г. службу в частях ПВО несли одни мужчины. И лишь тревожная ситуация, возникшая на сталинградском направлении, побудила призвать им на смену девушек-добровольцев, высвободив тем самым свежие кадры для передовой. Башкирский эшелон был из их числа.

Ну хорошо, девушки заполнили брешь на более лёгком и безопасном фронте, что естественно. Но дальше… Дальше, как вспоминает бывший командир 44-го отдельного батальона ВНОС подполковник в отставке В.Бейлихис, обстановка осложнилась. «Немецкие войска, наступая крупными силами вдоль ж.д. Тихорецкая-Сталинград, с боями дошли до станции Зимовники, где размещалась наша З-я рота, и ей был дан приказ на отход».

11 июля взята Элиста, где находился штаб батальона, и весь он тоже получает приказ отступать в Астрахань. Весь, кроме 2-й и 4-й рот. Две эти роты с их 36 наблюдательными постами, рассеянными на территории в 300-400 км, оставлены до особого распоряжения, «т.к. ПВО Сталинграда не могло лишиться своих глаз и ушей».

«Оставшиеся оказались в трудных условиях. Связи с батальоном не было. Где немцы — неизвестно. А по телефону из Сталинграда регулярно проверяли бдительность несения службы».

Знали ли проверявшие, мужики в погонах, кого они оставляют на заклание?

Ну, а что же было на вооружении этих 36-ти женских постов, если между ними и противником практически никого? Бинокль, полевой телефон, 2 катушки кабеля — это на всех. А сверх того ещё противогаз (зачем он в полупустыне?) и карабин с 30 патронами на каждую душу в юбке и пилотке. Не полагалось даже гранат – «пост не был предназначен к ведению боя». 

Но на этом мои печальные открытия не кончаются. Углубляясь в подробности той драматической истории, я с горечью убеждаюсь, что Зайтуна Альбаева была предана (другого слова не подберешь) по крайней мере дважды.

Почему оказалась она в списках пропавших без вести, если в письме Л.Стахеевой указаны день и час её гибели с точностью до минуты? Или рядовая связистка владела информацией, недоступной для её командования? Нет, всё объясняется проще: девушки с соседних постов слышали Зою в последние минуты её жизни.

«Заметив приближающихся немецких мотоциклистов, она, как было положено, доложила об этом в роту, передала по линии связи донесение о пролетавшем фашистском самолете и сказала: «Открываю огонь». Послышались выстрелы из карабина и автоматная очередь. И снова голос Зои: «Прощайте, девочки, умираю за Родину!»

Слова эти взяты из письма родным Альбаевой всё того же комбата В.Бейлихиса. Казалось бы, какие ещё нужны свидетельства? Но нет, он тут же спешит оговориться, что «последние обстоятельства мы узнали только через много лет». Загадка: рядовые бойцы знают то, что положено по должности, но почему-то неведомо командиру части.

Однако если бывшему комбату зачем-то очень нужно представить дело так, что «свидетелей и очевидцев гибели Зои не было», то есть лицо, которому такое свидетельство, наоборот, позарез необходимо. Это бывший начальник наблюдательного поста в Садовом старшина запаса Л.Лесин, единственный, кстати, мужчина из всего наличного состава. Так где же был он, когда в село ворвалась немецкая разведка?

По версии самого Лесина в то утро они с девушками, свободными от вахты, отправились в соседний колхоз за продуктами. Но заслышав перестрелку, сейчас же поспешили назад, к месту, где разворачивались события.

«Увидев всю сложность обстановки, я решил в бой не ввязываться и дал команду: «Огня не открывать». Когда мы с бойцами добрались до поста, то увидели, что около окопа лежит Альбаева, рядом с ней винтовка, вокруг стреляные гильзы, а в патроннике был боевой патрон. Когда восстановилась связь, я доложил ком. взвода, как всё произошло. Последний распорядился не хоронить убитую до прибытия фельдшера, пост свернуть и, дождавшись вечера, двигаться к нему.

Письмо это, адресованное пионерам села Садовое, перепечатано, кстати, в местной газете «Коммунист» от 99-V-91г., и нет в нём, по-видимому, ни слова правды. А иначе куда же делся тогда его, Лесина, доклад своему непосредственному начальнику, а позднее — командиру батальона? Однако есть свидетельства людей незаинтересованных, тоже переживших то памятное немецкое вторжение, и говорят они совсем про другое. Иван Данилович Колганов и его мать Матрёна Федотовна жили в то лето по соседству со связистками, а Матрёна Федотовна, кроме того, готовила им пищу. После отъезда немцев Иван Данилович 14-летним пацаном принимал участие в похоронах Зои. Им ли не знать, как всё было на самом деле?

«Узнав о том, что в село заскочила немецкая разведка, начальник  отряда дал команду покинуть помещение, где они жили, и принять меры для укрытия. Не покинула свое место только Зоя и приняла на себя неравный бой с вооруженной немецкой разведкой… Когда немцы уехали, к концу дня собрались оставшиеся солдаты. Они очень спешили. Побросав в мешок свои пожитки, они погрузились на подводу и с наступлением ночи выехали из Садового, причём их командир переоделся для маскировки в женскую одежду».

Да, не Федот Васков из повести «А зори здесь тихие» достался Альбаевой в короткий месяц её фронтовой службы. Но, с другой стороны, где же их было напастись на всех, этих Васковых? Хотя, подозреваю, был один такой и в их части, только далеко от Садового. Это – Погорелов.

… Когда в апреле 1975г. в Садовом открывали мемориал воинов, павших при освобождении села от немецкой оккупации, состоялось перенесение в братскую могилу и праха Зайтуны Альбаевой. Но перенесение было чисто символическим. За 30 лет подвижный, сыпучий песок поглотил кости без остатка. Не осталось ничего, кроме нематериальной, неосязаемой памяти. Хотя и это немало. Но иногда задумаешься: а что если наша мелкая пустопорожняя суета, подобно тому песку, поглотит и её? Что останется тогда? И чего мы все без неё будем стоить?

Вместо постскриптума

Республика Калмыкия – Германия, Франкфурт-на-Майне

13 декабря 2019 года          

Здравствуйте, уважаемая Зайтуна Биктимировна!

Пишут Вам ученики 4–а класса Садовской средней школы №2 имени Д.Маковкина. Мы от всей души поздравляем Вас с приближающимся 75-летием со дня Победы, желаем Вам крепкого здоровья, счастья  и благополучия!

Во время Великой Отечественной войны в неравном бою с фашистскими захватчиками за наше село Садовое погибла Зайтуна Альбаева, Ваша тётя. Мы очень гордимся подвигом Зайтуны и восхищаемся её мужеством и отвагой. Она была ещё такой молодой. Мы всегда помним о Зайтуне, о её смелости, героизме и хотим быть похожими на неё.

Во дворе нашей школы стоит памятник Зайтуне Альбаевой. Мы с ребятами ухаживаем за ним. Следим, чтобы у подножия памятника всегда были цветы. Наш 4-а очень дружный. Мы принимаем активное участие в школьных мероприятиях и районных конкурсах. На линейке нам вручили переходящий кубок «Лучший класс года». Мы были очень рады этому.

Уважаемая Зайтуна Биктимировна, ещё раз желаем Вам здоровья и всего самого хорошего! Если сможете, напишите нам, пожалуйста.

Учащиеся 4-а класса  школы №2 имени Д.Маковкина*

*Дмитрий Маковкин – выпускник школы № 2 с. Садовое, ст. сержант полиции, погибший  13.12.2013 г. при попытке предотвратить террористический акт на ж/д вокзале Волгограда.

Автор: Игорь Рейф